Album of the Month: THE IMPERIAL by The Delines

Colfax. I don't think I can start a Delines review with any other word. Colfax was not simply a great album, but, for me, one of the best albums released this century. A set of elegant nocturnal melodies, a heartbreaking ode to a warm Friday night, it was sung in Amy Boone's narcotic voice infused with all the romance and tragedy of an American city. "I Won't Slip Up". "He Told Her the City Was Killing Him". "82nd Street". I am already in tears. 

The Delines are something of a supergroup, but do not let that scare you away. They are not just about having a great time in the studio - for once, they are about the songs. Classic, old-fashioned songs done in the self-described style of 'retro country'. The principal songwriter is Richmond Fontaine's Willy Vlautin, who has always had a knack for writing tunes of profound sadness and world-weary charm. Add to that pedal steel guitars, late-night vibes and Amy Boone's vocals - and there you have it, music that will never stop seeping into your bloodstream. 

Then came Scenic Sessions, a limited-release breather of an album which nonetheless had a couple of knockout originals from Vlautin ("Cool Your Boots" is one of his best). And then, in 2016, came a car accident which involved Amy Boone, and which put the Delines' career on indefinite hold.

The Imperial, whose low-key release in the dead of January I almost missed, is another example of classic, slow-burning understatement. Impeccable, though not sterile, production. Nocturnal tunes. Lyrics of oblique hope and bleak despair. And that voice which seems to take it all in: the style, the tunes and, of course, the lyrics. I mean, how much of a chance do you give that couple from "Let's Be Us Again"?..
   
Starting with the light colours of its cover and ending with the songs (all good, with "That Old Haunted Place" being my personal favourite), The Imperial is a perfect companion piece to Colfax. It has all the lyrical drama and all the tired melodicism that made the Delines so special in the first place. The Imperial is a brilliant and a devastating record. After all, there is so little that the upbeat melody of "Eddie & Polly" can hide.

travelling notes (lxxx)

Random airport conversations with random airport people. The one I loved best was with an Iranian businessman flying to Stockholm. After a brutal discussion of modern dictatorships, we began to talk about the pros and cons of Zoroastrianism. In the end, I almost missed my flight. 

The Early Stories of Truman Capote

I began reading the final story in this collection early in the morning, minutes before leaving the house. I was about to go to a different town for the weekend, and clearly the bus would not wait, and so regrettably I had to cut it off. The story in question, "Where the World Begins", tells of a girl, Sally Lamb, daydreaming in class and not paying any attention to what Miss Carter, the teacher, has to say. I had to stop right in the midst of things, when Miss Carter (or 'Robot', as Sally calls her) breaks off the girl's reverie and reprimands her for being distracted. 

Now. Before I had a chance to resume reading, I could not stop thinking about where the story would go. Or, rather, where young Truman Capote would be taking it. I had a couple of intriguing ideas in mind when finally I settled in my seat and got back to the short story. It was a revelation. Capote's ending was simple and unassuming, strikingly so, and yet I felt that none of my complexity mattered. His was not just good. His was the only way the story could go.

And so it is, with this collection. 

The Early Stories by Truman Capote are, of course, a seminal event in the literary world. They were first published by Penguin Classics in 2015 (my edition is from 2017, the reverse featuring a stunning picture of young Capote by his typewriter), and they give you that rare chance, not always warranted or justified, to get intimate with an artist's formative years. 

Which are, in the case of The Early Stories, most certainly formative. And yet how giant a leap would he really make, from here to A Tree of Night? Because one could argue that, In Cold Blood aside, teenage Capote is not a whole lot different from mature Capote, and I mean that in the best way possible. There is the sophisticated simplicity, the love for the different and the defenseless. And then there is all that sentimentality; after all, who did not cry at The Grass Harp, and who could force them back at the end of "This is for Jamie"? 

It is fascinating to witness young Capote being so minimalist with his plot (think Chekhov, think Joyce's "Araby") or the typical Southern ease with which he tackles race ("Lucy" is especially noteworthy, and not just for its brilliant first sentence). The few experiments, like "Traffic West", are rather curious, but it is when he does not try too hard that he weaves true beauty into the seemingly plain American characters and landscapes of the 1940s. It is then that his language, so glacial and so beautiful, shines with such confident ease. Even if he could always knock you out with something as striking as that last sentence of "Where the World Begins":

'She was very happy here, with the wind blowing in her hair and Death around the corner'.

Occasionally, while reading this amazing collection (and I took my time, never exceeding one story per day), I had a distinct feeling that he was not really taking them anywhere, these stories. That it was these stories that were taking him places, and it is our luck and our joy that these places lay exactly where his heart was. For this, above all, could be the mark of a great artist. 

Скетчи про Минск. Кофе.

Кофе - запретный напиток моего детства. Его пили за смутными разговорами и закрытыми дверями. Его пили черным, антрацитово-черным, и при этом курили до хрипоты в горле. Его пили из маленьких чашек, на пять быстрых глотков. Он имел горький запах и горький цвет, и его никогда не разбавляли молоком. Он обжигал стенки чашки сухими черными разводами, и я пробовал его один только раз. Я сделал глоток, когда никого не было в комнате, и потом еще долго плевал в раковину и пил холодную воду. Мне было двенадцать лет, и я боялся, что никогда не дорасту до него. Как не смогу дорасти до "Андрея Рублева", джаза и вкуса зеленых оливок.

Но потом все поменялось. Я полюбил джаз. Я полюбил Тарковского. Я даже полюбил вкус оливок и маслин. И однажды в Лиссабоне, в случайной кофейне под названием Copenhagen Coffee Lab, я полюбил вкус кофе. В кофейне, пропитанной белым цветом и молодыми людьми в вязаных шапках, играла музыка, которой поддается одно только прилагательное английского языка. "Fey". Это слово невозможно перевести на русский, оно застряло где-то между 'приторным', 'чудовищно радостным' и 'манерным'. 

И все-таки я решил не выделяться. На мне не было вязаной шапки (в Лиссабоне было +18), но я достал компьютер и заказал флэт уайт.

Внезапно солнце пробилось в белое окно кофейни, и все стало на свои места. Я вдруг понял вкус кофе. Понял, что итальянский способ пить эспрессо после обеда, который я практиковал до этого, причинял мне скорее раздражение. Равно как и двойной эспрессо, который я пил все остальное время. Но вот на те полчаса, что я провел в Copenhagen Coffee Lab, мне начало казаться, что флэт уайт - это лучшее изобретение австралийцев после ультразвука и музыки Go-Betweens. 

В Минске моя любовь к кофе продолжилась. Я все еще привык считать латте профанацией, а раф - порнографией, но в остальном это была революция в моем восприятии мира. Я стал отличать вкус, запах, даже цвет. Я стал ходить в разные кофейни города, пока они не начали вызывать у меня приступы панических атак из-за одинаково склоненных девочек с интернетом, одинакового дизайна и одинаковых виниловых пластинок. 

И все-таки я выбрал для себя три кофейни, где готовят мой любимый кофе. Наверное, их гораздо больше, но пришлось выбрать три. Город только и может быть особенным, если в нем есть особенные места. 

Это "Свердлова 26", потому что мне нравятся тусклые тона, потому что кофейня напоминает мне любимое кафе Брайтона (к сожалению, уже закрытое), и потому что здесь готовят самый прекрасный ирландский кофе в моей жизни. Меня раздражают их извечные треугольные флаги, но черт с ними. Это книжный магазин "Сон Гоголя", потому что здесь хорошие книги, которые кажутся еще лучше, если читать их внутри магазина, потому что здесь только три столика, и потому что здесь самая щедрая чашка для капучино. И это Sorso di Espresso, потому что это любимая улица, потому что здесь любимая терраса, и потому что здесь только любимые воспоминания. И любимый кофе в Минске.

В конце концов, я не знаю, дорос ли до кофе после всех этих закрытых дверей, куда в детстве я не мог даже постучать. Но мне кажется, что это так, а иначе как объяснить мои сложные взаимоотношения с этим напитком? Кофе помогает мне писать. Он вызывает у меня желание говорить. Он не дает мне проснуться, но может не дать мне уснуть. Он приглушает воспоминания, но создает новые. Он заставляет меня скучать по нему даже в те моменты, когда у меня нет ни малейшего желания его пить. 

travelling notes (lxxix)

Three greatest benches I have sat upon:

1. In the heart of Herreninsel, Bavaria. Writing "August in Rosenheim". 
2. By Cricket Pavilion, Bath. Reading Rules of Attraction.
3. On top of Park Guell, Barcelona. Enjoying January sun.