Играл Скотт Уокер. "Седьмая печать". Стали обсуждать Бергмана. Я сказал англичанину, сидевшему напротив, что как раз на днях купил четвертый альбом. Он ответил, что года два или три назад брал свою копию в местной библиотеке на севере Англии. "То есть как в библиотеке?" спросил я, представляя тесные, пыльные ряды книг, заставленные "Анной Карениной" и "Братьями Карамазова". Мне было лет пятнадцать, и я не мог понять, что это за черная магия. "В музыкальной библиотеке. У вас их нет?" Я попытался вспомнить Минск, но он, черт возьми, был так далеко. "В общем, это обычная библиотека, только вместо книг на полках лежат пластинки и диски. Я часто беру домой и переписываю". В этот момент я ощутил запах нафталина и представил пыльную даму, которая сидит за огромным школьным столом и вписывает четвертый альбом Скотта Уокера в мою старую картонную карточку. Одним словом, этот мир показался мне вымышленным.
А вообще это было другое время, и музыку все еще можно было потрогать. Не потрогав ее, не подержав в руках, ты не мог ее услышать. Сегодня это кажется безумием, но в свои пятнадцать лет я проводил долгие часы в доме на Мелроуз Авеню за переписыванием третьего альбома XTC и берлинской трилогии Дэвида Боуи с пластинки на кассету. Так что идея музыкальной библиотеки представлялась мне раем на земле.
О том, что на Партизанском проспекте в Минске есть музыкальная библиотека, я узнал гораздо позже - в тот момент, когда никто на свете больше не покупал музыку. Невзрачное место в грязно-бежевых тонах, неприветливое, придавленное огромным многоэтажным зданием, стандартным до слез. Страшные советские окна, аппликации в виде нот. И бесконечный Партизанский проспект, пролетающий мимо. Кажется, это последнее место в Минске, которое заслуживало иметь музыкальную библиотеку. Я видел это здание много раз и не мог представить, что могло скрываться за этими окнами. Какой Скотт Уокер и какой Дэвид Боуи. Я знал лишь одно: однажды я зайду сюда, в это самое таинственное и самое невероятное место в Минске.
Есть что-то безумно трогательное в том, чтобы заходить в места, в которые больше никто не ходит. Это неподкупное чувство удивления, недоверия, радости в глазах той, что ходит сюда на работу вот уже тридцать лет. Эти глаза я видел в историческом музее Бреста, в краеведческом музее Новогрудка и бог знает где еще. Эти глаза я видел и в музыкальной библиотеке в Минске, когда решил наконец зайти внутрь. Там действительно никого не было. Я был один в этом едва существовавшем здании, где тосковала советская пустота, на полках стояли старые нотные книги, а из музыки были одни лишь магнитные ленты в выдвижных ящиках из романа Кафки. ВИА "Падающие камни" и т.д. Странным образом, я добрался до второй половины алфавита, достал "Метель" Свиридова и тут же ее прослушал. Я до сих пор на знаю, почему выбрал именно ее. На улице было лето, и я никогда не любил Свиридова...
Библиотеки закрываются, и тем более музыкальные (недавно знакомый из Гейтсхеда написал мне о том, что они с друзьями пытаются спасти одну из последних местных библиотек). Однако он по-прежнему стоит там, этот вымышленный мир, под напором восьми этажей, на Партизанском проспекте. И всякий раз, когда я проезжаю мимо, я должен посмотреть на него. Мне хочется увидеть, что там горит свет. Что там есть люди. Что оттуда выходит девочка в черном берете, со скрипкой или стопкой нот наперевес. И мне все равно, что ничего этого я не вижу. Лишь бы эта музыкальная библиотека стояла там вечно - пока проклятое многоэтажное здание не раздавит ее окончательно, и аппликации в виде нот не опадут на землю.
