Польская религиозность проявляется в самых неожиданных вещах. Это не только запрет на аборты. Это не только буквы "С+M+B" на дверях домов и квартир. Это не только вымершая Варшава по воскресеньям. Это еще и момент джазового концерта, когда внезапно пианист начинает наигрывать мелодию - и после двух или трех нот зал взрывается от восторга. Это мелодия из фильма Романа Поланского "Ребенок Розмари" (пожалуй, единственного фильма, после которого я на протяжении нескольких ночей боялся закрыть глаза). И мелодию эту написал Кшиштоф Комеда.
Поклонение Комеде в Польше - это почти религиозная история. Каждая нота изучается под микроскопом, о его саундтреках пишут книги и научные диссертации, в его честь называют музыкальные лейблы, его музыку изучают все молодые польские группы, ему посвящают альбомы, и в своей автобиографии Полански пишет о Кшиштофе Комеде больше, чем об Анджее Вайде. Возможно, я даже смогу избежать обвинений в богохульстве, если скажу, что Astigmatic для Польши - это что-то наподобие музыкальной Библии. И это при том, что Комеда умер в возрасте 37 лет, и не реализовал свой талант даже наполовину.
В этот раз в клубе Jassmine Петр Шмидт и его квинтет играли свой новый альбом Komeda Unknown 1967. Это было не просто посвящение - это были неизданные, неизвестные вещи Комеды. Часть того, что в 1967 году, за несколько месяцев до своей нелепой смерти в пьяной компании писателя Марека Хласко, он записал для проекта немецкого журналиста и продюсера Йоахим-Эрнста Берендта. Проект назывался Meine Süsse Europäische Heimat и включал европейскую поэзию и джаз Комеды. В то время Комеда работал в Голливуде над "Ребенком Розмари", и лишь из его писем Берендту стало известно, что некоторые вещи Комеды не попали в окончательную версию альбома (изданного уже после смерти музыканта). И вот наконец вещи эти были найдены - их семь, и для поклонников польского джаза (да и джаза вообще) это все равно, как если бы любители импрессионизма нашли подвал с десятком неизвестных работ Клода Моне.
Разумеется, билеты были раскуплены задолго до дня выступления. Как всегда, Jassmine был прекрасен: свет, люди, коктейли. И вот, наконец, сам концерт. С группой Петра Шмидта играл потрясающий композитор и пианист Кшиштоф Хердзин - тот самый, который и наиграл в какой-то момент мелодию из "Ребенка Розмари". Трудно представить чувство ответственности и счастья - играть по неизученным нотам Кшиштофа Комеды 1967 года. Хердзин играл с характерной польской стойкостью, граничащей с одержимостью. И однажды так увлекся, что сбросил мокрый пиджак и даже добавил голос - и это тоже добавило эмоций в и без того эмоциональный вечер.
Меня бы нисколько не удивило то, что кто-нибудь захотел бы выделить трубача или саксофониста - они все были прекрасны. И в какой-то момент, во время "Just The Two Of Them", в самом конце первого отделения, музыка достигла той самой высшей точки, которая случается на любом хорошем концерте. Мы все испытали средневековый экстаз, и на минуту или две было приятно стать частью этого культа (отсылка к "Ребенку Розмари" совершенно случайна). Во втором отделении Петр Шмидт играл свои вещи, и хоть это могло показаться святотатственным ввиду всего того, что случилось ранее, цепляющие мелодии "Dark Morning" и "Never Give Up" привели к пламенным импровизациям, которые долго еще потом стучали в висках и не давали уснуть. Или, возможно, все это было послевкусием, постэффектом мелодии из фильма Поланского, с такой легкостью наигранной Кшиштофом Хердзиным.
