Все города мира делятся на две категории: те, в которых
возможна Турангалила Оливье Мессиана,
и те, в которых она невозможна.
Это очень просто. Она возможна в Токио и в Нью-Йорке (где
недавно игралась в Линкольн-центре), в Праге и в Сиднее. Но никак нельзя
представить ее на крупной сцене Гаваны или Минска. И дело не в том, что нет
такой сцены, которая бы ее выдержала. И даже не в том, что нет таких людей,
которые способны были бы оценить и не выбежать из зала в середине первой части.
С негодованием хватаясь то за голову, то за Библию, то за сердце.
Есть и другие вещи. Есть Гольдберг-вариации Баха,
сыгранные канадским пианистом. Есть Филип Гласс. Есть, в конце концов, Пятая
симфония Малера. Есть все, что угодно. Но что было в двадцатом веке безумнее и
грандиознее провокационного максимализма одного французского композитора? Да к
тому же орнитолога?
Просто невозможно себе представить. Нет такого
воображения. И нет в городе такого духа, который впустил бы ее на свою главную
сцену. Это тот самый дух, который позволил бы вывесить триптих Босха на главной
площади и ничего при этом на нем не прикрыть (как это делается теперь в
Москве). Вслух зачитать рассказы Хармса на самой людной улице.
Минск - это просто не тот город, где этому духу найдется
место. Здесь не сыграют мессианскую симфонию в ближайшие двадцать лет... И
все-таки даже здесь есть места, где она возможна. Турангалила. В этих местах не жаль денег. Здесь хочется быть. Ради
этих мест город должен существовать, чтобы однажды этот свободный дух
просочился наконец на тротуар или на мостовую.
Но это однажды. А пока,
сейчас, я вижу лишь сигаретный дым и черно-белые кадры забытого голливудского
фильма. Кажется, это Кларк Гейбл. Кажется, 50-е еще даже не начались.
