Самый странный аргумент в пользу этой страны, в пользу любой страны, это красивая природа. Вероятно, есть какое-то древнее заклинание в этом вечном повторении про леса и озера, но я не могу его разгадать. Больше всего оно напоминает то, что делает напуганный ребенок, когда закрывает глаза и уши и бесконечно и очень громко повторяет набор случайных слов. Привидение уже в комнате, оно все ближе, но он отчаянно заговаривает зубы самому себе. Когда все так просто: в мире нет стран с некрасивой природой. И эта мантра - обычный самообман.
Однажды, когда я спросил человека, почему ему так нравится Led Zeppelin, он ответил, что ни у кого нет такого голоса, как у Роберта Планта. Я быстро сдался. Действительно: ни у кого.
Но, конечно, она особенная, и как ей не быть особенной? Я не приезжаю в Минск, как турист, и давно не плачу от теплых осенних дней (но как было удержаться в Порту, где в декабре на улицах запах желтых листьев, а половина тротуаров заставлена свежей клубникой?), хотя мог бы. Они душат, эти редкие дни, каким-то пронзительным теплом, и кости становятся мягче, и от этого падаешь на траву в парке. Я больше нигде и никогда не падаю с таким удовольствием, тем более, что падать на траву здесь как-то не принято.
Летом в Минске все как будто вымирает, и люди кажутся случайными и ненужными. Зачем-то ездят в этих душных автобусах, зачем-то ходят на работу. Вот это чувство, что город пережил ядерный взрыв, и вовсе не пытается оправиться, а сосуществует с распадом химических элементов, оно меня трогает. Какая-то заторможенная сказочность. И потом - я все еще слышу запах деревьев на проезжей части. Как-то американец сказал мне, что этим Минск напоминает Вашингтон.
Поздней весной - это узкие дворы Осмоловки, где в прошлом году мы с таким чувством рвали сирень. Набухшие гроздья, они стоят потом в вазе не день и не два. Вся эта зелень вдоль стен, она забивается в нос и в глаза, и ты едва видишь окна, где работают художники в темно-синих беретах. И скамейки, на которых одинаково хорошо писать стихи и прогуливать занятия, даже на них пчелиный предиюньский запах.
Как-то в начале февраля, в Мюнхене, я видел покрытый снегом велосипед. А еще горящие фонари, деревья, капоты машин. Крупно падающий снег растопит сердце любому датскому мальчику, и когда поздно вечером выходишь из кафе или бара, и там медленно опускается эта стена - Минск кажется чем-то другим, чем-то невозможным. Это случается два или три раза в год, но это стоит того, чтобы отыскать в сугробе старый ржавый велосипед.
Самообман - опасная вещь. Но у всех есть право на сентиментальность, особенно теперь, когда почти никто не помнит, как она выглядит.
