Свой первый зачет я принимал в конце 2010 года. Так сложилось, что в группе не было одной студентки, и меня смущала та ситуация, что мне придется быть жестоким по отношению к человеку, который этого, в общем-то, совсем не заслуживал. Однако не успел я придумать сколько-нибудь приличное наказание, как открывается дверь, она входит в пустую аудиторию и говорит: "Простите, я не могла быть на зачете. Меня вызывали в следственный комитет". Это был конец декабря, и я прекрасно понимал, что случилось, и на какой допрос ее вызвали. И вот то чувство достоинства, с которым она говорила мне об этом... Тот взгляд. Не знаю. Что-то из прошлого. Что-то, о чем я не могу забыть до сих пор.
И вторая история. 2015 год, очередные выборы. Очередное досрочное голосование. Перерыв, и я разговариваю со студентами, каждый из которых собирается пропустить субботнее занятие и уехать на выходные домой. Я спрашиваю, почему столь синхронно, и одна из девушек совершенно невинно смотрит на меня и говорит, что они проголосовали досрочно, и за это им разрешили пропустить два дня в университете. Я спрашиваю: "Но вы же понимаете, что они вот так запросто покупают вас?" На что девушка объясняет, что да, конечно, они прекрасно все понимают. "Но ведь хочется и домой съездить", добавляет она.
Две истории и пять лет разницы. Как я писал во второй статье, истребление политической воли у молодых людей началось задолго до 2010 года. Где-то в середине нулевых, когда изъеденные молью пионерские галстуки были заново отутюжены и сбрызнуты дешевым одеколоном. И молодые люди, которые во все времена были главным двигателем перемен, завязли в аполитичности и смехотворном активизме. Когда пройдет время, и историки посмотрят на эти мрачные годы, они с легкостью определят этот момент, этот циничный перелом, лишивший молодых людей желания иметь политические принципы и гражданскую позицию. Пожалуй, вот это подсознательное принятие несвободы, с детства, еще в школьные годы, это и есть основное преступление режима. И ведь самое дикое в этом то, что девушка из 2015 года не соврала. Они действительно все понимают. Однако подсознательно они давно привыкли подстраиваться и привыкать к тому, что предлагают.
Ну а для некоторых - это вообще игра. Я не удивлюсь, если какой-нибудь безликий член БРСМ (а они все безликие, это главное условие) ответит на мою претензию примерно так: "Ну это прикольно". То есть он тоже все понимает, однако методическое пособие заучивает наизусть. Никто ведь не думает, что телевизионные пропагандисты верят в то, о чем говорят. Разумеется, это игра, и они уверены, что понимают правила. Так и здесь: многие думают, что просто играют. Что не тратят лучшие годы своей жизни на то, за что однажды им будет ужасно стыдно. "Папа, а чем ты занимался в то время?..". (Есть, разумеется, и тот, кто активно верит и рвется в первые ряды, однако это случай запущенный и не поддается интеллигентному анализу.)
К сожалению, символику тоже многие воспринимают как игру, и для некоторых майка с "Погоней" заменяет реальное чувство любви к стране и к ее прошлому. Власть, кстати, понимает это, и не особенно препятствует уютным, домашним протестам. Однако есть и те (и таких мне тоже приходилось встречать), кто полностью игнорирует вопрос символики. Мол, какая разница? Разве герб имеет значение? И вот это действительно страшно. Это тот самый уровень оторванности от истории, уровень беспринципности и апатии, который взращивала местная идеология и который заставил нас забыть об истинном смысле кровожадного референдума о смене символики. Ну и потом - это ведь еще и чувство вкуса. Кто-то выберет Битву под Оршей, а кто-то - закат над болотом. Возвращаясь в деревню моего детства из первой статьи, я вспоминаю, как в середине 90-х к нам в гости пришла подруга бабушки, осмотрела красный ковер с продольными зелеными полосами и сказала: "Красный и зеленый. Какое ядовитое сочетание".
Аполитичность сегодня в моде, и молодые люди не прочь воспользоваться формулой восьмидесятилетнего старика, беззаветно уставшего от жизни: это все политика, она грязная, не мое дело, не стоит вмешиваться. Одним словом, власть добилась своего. И тут важно отметить, что в этом ей сильно помог интернет. Социальные сети перетянули на себя все внимание, и под новым фильтром в Инстаграме так трудно отличить Беларусь от Швейцарии. Я не хочу заниматься морализаторством и казаться ханжой. В конце концов, система не обошла никого. Однако молния в меня ударила слишком поздно, и я хорошо видел момент, когда тучи только собирались в небе. И этот момент я запомнил навсегда. Как бы то ни было, перемены в молодых людях произошли катастрофические, и на улицы большинство из них не выйдет. И от досрочного голосования, боюсь, не откажется. Мир - это одно сплошное отвлечение, и мысль не ложится на картинку за окном. В недавнем интервью Сева Новгородцев пытался объяснить, почему считает Билла Клинтона лучшим президентом. "Он играл на саксофоне", сказал он. "А когда играешь на саксофоне, голова открыта и ты не перестаешь думать".
Молодых людей этой власти простить нельзя. Нельзя простить страха, с которым они существуют и которого даже не замечают. Нельзя простить тусклого взгляда, который так хорошо известен иностранцам. Нельзя простить шепота, на который они так естественно переходят, когда разговор касается политики и власти. Нельзя простить этой жуткой, безумной беспринципности. И нет, я не обо всех. Я о многих. О тех молодых людях, например, что стояли на прошлой неделе неподалеку от станции Якуба Коласа. Они посмотрели в сторону пикетов, посмотрели на флаги и на лозунги, и зевая произнесли: "Пойдем к "Силуэту".
И напоследок третья история. Она случилась в годы моей учебы в университете. Я познакомился с одним студентом, с которым после вечерних занятий мы шли в сторону метро. И вот однажды разговор предательски скользнул в сторону политики. И внезапно человек стал доказывать мне, что Л. - это буквально отец нации. Если не он, то все пропало. Нам конец. Я не мог поверить в то, что происходит, и в любой момент ожидал услышать про "стабильность" и "мирное небо". Во второй половине нулевых я все еще спорил на такие темы, и мы едва не разругались (хотя, в общем, разругались). Помню, что в какой-то момент он сказал мне, что обычно с таким напором Л. критикуют те, чьи близкие люди напрямую пострадали от его власти. Помню, что посмотрел на него тогда с тоской и понял, что в разговоре этом нет никакого смысла. И мы, наверное, заслуживаем то, что получили.
