Контрабас, балкон, Одесса

Я ожидал взлета. Я ожидал его уже слишком долго - минуты, а может быть, месяцы. Однако время давно прошло, а самолет так и не сдвинулся с места. Стюардессы ходили по салону в своей привычно услужливой суете и бесконечно что-то поправляли, уточняли, показывали. Где-то внизу работники аэропорта везли в багажное отделение клетку с собакой, и сердце непривычно сжалось. Было раннее утро, однако спать не хотелось. Не хотелось пить кофе, не хотелось говорить об Одессе. В голове боролись два образа. Образ Николь Кидман из старого фильма, который мы смотрели в детстве на черно-белом экране. "Бангкок-Хилтон". Единственная мелодия, которую я и сегодня могу сыграть на фортепиано. А еще образ французского героя из последней работы Андрея Смирнова. Оба фильма заканчиваются нервным, напряженным взлетом самолета. Со всеми деталями примитивной человеческой физиологии, от капелек пота на лбу до слез облегчения. Пот проступил уже давно (а иначе почему так намокли волосы?), однако слез все не было. Разумеется, я все ужасно утрировал: в конце концов, мы не бежали из тайской тюрьмы или Советского Союза середины пятидесятых. Хотя... Хотя постойте. 

Тем временем, самолет взлетел, и после холодного Киева и ночного поезда к Черному морю, мы оказались в Одессе. Шесть часов утра, и такси везло нас во временную квартиру в самом сердце ветреной и бездушной Аркадии. 

Должно быть, я писал уже однажды о том, что три моих любимых города - это Лукка, Одесса и Дублин. Трудно эмоционально пережить и осмыслить Нью-Йорк, он не подлежит сравнениям и существует над, или под, всем остальным, так что именно Лукку, Одессу и Дублин я бы назвал "своими". Это сильное, собственническое, эгоистическое чувство. Как с любимой книгой: тебе кажется, что никто другой не может вытянуть из текста столько, сколько можешь вытянуть ты. Бред, конечно, однако не стоит сопротивляться этому чувству. Оно прекрасно. В конце концов, если твои ощущения на Лонжероновском спуске представляются тебе уникальными, то за тебя можно только порадоваться. Так, меня никогда не смущало, что кто-нибудь другой мог восхищаться Одессой. Помню, что в 2013 году, в баре на Греческой улице, я встретил одного программиста из Питера, и он сказал, что пару лет назад реализовал мечту жизни и переехал в Одессу. Я только не думал, что однажды это случится со мной. 

Да, кстати, важное отличие Санкт-Петербурга от Одессы (потому что сравнение это непременно захочется провести). Санкт-Петербург - это старое Шабли, которое пьешь время от времени, а потом возвращаешь на верхнюю полку винного шкафа. Одесса - это виноград, который давишь собственными ногами. Он вот здесь, рядом, из него получается вино не менее выдержанное, и не менее благородное. Просто бутылка запылена временем, а пробка слегка раскрошилась, и кусочки смешались с ванильным и немного дубовым вкусом вина. И потом это женское окончание в названии города, на котором так настаивала Екатерина II. Есть в этом городе чувственность. Есть в нем неожиданные приступы нежности, заменяющие ослепительное и бесповоротно мужское высокомерие Петербурга.

Это пошло, но ничего не поделаешь: в Одессе действительно все есть, от эзотерического супермаркета до пожилого мужчины в шутовской шляпе, играющего угарные мелодии на контрабасе замысловатой формы. И все это вблизи испускающего последний дух балкона и самого потрясающего фасада, который ты видел в своей жизни. Я люблю эти знаменитые фасады вдоль Катерининской улицы или, например, Пушкинской. Люблю тротуары, по-прежнему открытые и распахнутые настежь, однако истерзанные временем и бездействием местных властей. Нет, я бы не менял здесь ничего, разве что вернул бы старые ступеньки на Потемкинскую лестницу. И сократил бы расстояние до бара Zelda, приблизил бы его к Большой Арнаутской улице, где мы живем теперь, чтобы прийти туда однажды вечером, встретить случайного человека и сказать ему, что недавно я переехал в Одессу. Не буду говорить о подробностях последних месяцев, о нервных самолетах и советских пятидесятых. Скажу только то, что услышал когда-то от молодого человека из Санкт-Петербурга в легендарном баре под названием Шкаф. 

Я помню этот город. Я помню Одессу. Точнее, с каждым днем я понемногу ее вспоминаю. Кофейню с сырниками на Ришельевской. Фалафель из киоска на Канатной. Дверь гостиницы, в которой я останавливался в августе 2013 года (но только дверь - самого здания я не помню). Марихуану с пирса на Чкаловском пляже. Скамейку на Приморском бульваре. Я воссоздаю Одессу по булыжникам, по вкусам и запахам, но все равно она другая. Always different, always the same. Что до Одессы, то она не помнит меня. И уж тем более она не помнит нас. Да и как ей упомнить, со всеми ее рождественскими витринами и катерининскими сводами? Мы для нее - это просто два человека с собакой. Но вот что интересно... Мне нравится такой расклад. В конце концов, именно это, наверное, я и представил себе, когда самолет наконец взлетел, стюардессы исчезли из виду, и о прошлом напоминали только невидимые слезы и мокрая челка моих волос.

My Top Ten of 2020

Seems like I have not done this in a while, and seeing that this is the end of 2020 (hardly a bad thing, all things considered), and seeing that I have been away (if only mentally) for a few months now, these are the best albums of the year.

10. TOBIN SPROUT - Empty Horses

Tobin Sprout is the kind of guy whose solo records you discover only if you are meant to. They are these exquisite pop creations that exist independently of the rest of the world. And yet when I look at his solo work over the years (never mind his Guided by Voices contributions, which Pollard's latest albums are sorely missing), I realise that not too many mortal men can boast of quite that many timeless melodies. "Angels Hang Their Socks on the Moon", "Get Out of My Throat", "To My Beloved Martha", "Doctor #8", "I Think You Would", "I Fall You Fall", etc. These really are about as good as it gets, and Empty Horses is yet another addition to the man's immaculate catalogue. The album may not be much in the grand scheme of things, but it is still perfect pop music with an edge the size of Robert Pollard's ego. 

Best cut: "The Man I Used To Know"

9. АУКЦЫОН / AUKTSYON - Мечты

This, as you may know, is the greatest Russian band bar none. I would actually agree with Boris Grebenshchikov in the sense that we should abandon the term 'Russian rock' as it is a huge disservice to many talented musicians who do not deserve a snide dismissal like that. Auktsyon do not do 'Russian rock'. Instrumentally and melodically, they are well beyond geographical borders, and I have been proven that on a great many occasions. Мечты (Dreams) is their latest album, and it is as expansive and slightly deranged as ever. There are maybe two or three spots where they come dangerously close to losing a bit of their famous edge, but mostly they hit you where they should. The brass is pulsating and the vocals are emotional regardless of whether you understand what Leonid Fedorov is singing about. "Tиша" is the standout, but do not ignore the bonus track. If you want to know what this band is all about, take "Волны те" as gold standard. 

Best cut: "Тиша"

8. THE STROKES - The New Abnormal

I actually have a lot of time for Julian Casablancas. I have always rated the guy. Once you forget the hype, Is This It is an excellent little album. Phrazes For The Young is playful and just the right side of self-indulgent. "Under Cover Of Darkness" has one of the greatest choruses ever written. Comedown Machine is seriously underrated. The Voidz stuff is preposterous but borderline genius. So the quality of The New Abnormal came as no surprise to me. Yes, the songs are good. All of them, in fact, from the mental hooks of "Brooklyn Bridge To Chorus" to the classy closer "Ode To The Mets" to Julian's falsetto of "Eternal Summer". Kudos to Casablancas and company, of course, I am just slightly disturbed by the amount of praise this album got after the flak spurned the way of an album like Comedown Machine. Because is this really so much better?

Best cut: "Ode To The Mets"

7. THE APARTMENTS - In And Out Of The Light  

Much of what I wrote about Tobin Sprout could be applied to Peter Milton Walsh. Another misunderstood genius, I hear you say. Well, I do not know about misunderstood, but the opening piece here, "Pocketful of Sunshine", is the best thing I have heard all year. All that yearning, all that wistfulness, the sense of taste and the unforgettable atmosphere of an Apartments album - that of a stately evening with the wet snow flirting with a sense of barely understood loss. It is all there, and you know it will be like that throughout the whole album, immaculately conceived but never laboured. Not quite Life Full of Farewells (his masterpiece), but a very worthy return of a classic songwriter. And, amid the lushness and the restraint, the bitterness of "I Don't Give A Fuck About You Anymore" is a surprising, and welcome, touch. 

Best cut: "Pocketful Of Sunshine"

6. MORRISSEY - I Am Not A Dog On A Chain

The title is, of course, a warning. You know he will be coming at you with a vengeance. And by God he does, just listen to the spiteful outburst that is "Jim Jim Falls". "Love Is On Its Way Out" is an infectious single. "Bobby, Don't You Think They Know?" is a rightful Morrissey classic further lifted by some hugely effective backing vocals. The album does lose me occasionally, particularly on side B ("Darling I Hug A Pillow", for instance, is very unsatisfying melodically, and while I praise the experimental nature of "The Secret of Music", it is not an entirely successful experiment), but "Once I Saw The River Clean" and especially the tender drama of "My Hurling Days Are Done" are big highlights. I was sort of interested in how the self-righteous media outlets are going to spin it this time. After all, the album is so well-written, so inescapably good that getting away with a one-star rating would just look silly. And I got my answer, of course, after reading the Guardian review: the fuckers did not even bother listening to the album. 

Best cut: "Bobby, Don't You Think They Know?"

5. TUNNG - Dead Club

No album this year has meant to me quite as much as Dead Club by Tunng. I have been listening to it incessantly since its release in early November. A concept album about death (in 2020, no less) and inspired by Max Porter’s novel Grief is The Thing with Feathers, this is a beautifully realised set of songs and poems. The melodies are mostly strikingly simple and the presentation is mostly folkish and tastefully electronic. Tunng's most consistent work to date, and one I keep coming back to, if only to slip again into the mournful yet strangely uplifting atmosphere of the short story "Woman" (read by Max Porter) that closes this album. Along with Faten Kanaan's A Mythology Of Circles, Dead Club is the soundtrack of my autumn, one of the most horrifying and memorable autumns of my life. File alongside Bone Machine, Murder Ballads and Magic & Loss.

Best cut: "Death Is The New Sex"

4. JARV IS - Beyond The Pale

This album is beguiling, intoxicating. Seven new songs from Jarvis Cocker that sound completely unlike his previous album, Room 29, the beautiful and unjustly ignored collaboration with Chilly Gonzales. That record was stately and depressing where Beyond The Pale is groovy and playful. Seven engaging, cleverly constructed songs brimming with vocal and instrumental ideas. The giddiness-inducing single "Must I Evolve?" builds up breathlessly to some powerful "Common People" like bliss. "Am I Missing Something?" has every ingredient of a Pulp classic from, say, This Is Hardcore. "Swanky Modes" is a terrific half-whispered ballad from Jarvis, and "House Music All Night Long" is the standout that should rank alongside the man's greatest creations. I could go on, of course, so let's just say I like everything about this album except the name of the band. Jarv Is? God what a horrible pun. 

Best cut: "House Music All Night Long"

3. LUKE HAINES & PETER BUCK - Beat Poetry For The Survivalists

I can't think of a year when Luke Haines released a new album and it was not in my top ten at the end of the year. His collaboration with Peter Buck sounds exactly the way you would imagine it: pretty, if sinister, melodies and vocal performances from Haines, and beautiful distortion from the R.E.M. man. Remember Monster? Remember how you liked the guitar tone but hated the songs? Well, it is all fixed here, so you get the best from both worlds (take a listen to "Last of the Legendary Bigfoot Hunters", for instance, which would not have worked with either on their own). If you need details, "Bobby's Wild Years" is a loving tribute to Robert Forster, "Apocalypse Beach" is a Donovan Leitch-referencing ballad that has one of my favourite Luke Haines choruses ever (and I have been a fan for years), and "Jack Parsons" is the obligatory nod to an American rocket engineer. Beat Poetry For The Survivalists is tastefully distorted glam rock for men who do not mind the sound of a recorder.  

Best cut: "Apocalypse Beach" 

2. JIM BOB - Pop Up Jim Bob

I guess I should preface this by saying that I first heard Jim Bob not on "Sheriff Fatman" but on The Indelicates' "McVeigh" (from the brilliant David Koresh Superstar). A great song, but somehow I never got down to listening to Jim Bob's own music. And then, completely by chance, I heard this LP and was instantly blown away. I do not even know what it is, the clever Zeitgeist-trolling lyrics or the sheer melodic genius of these songs, but the man is one hell of a songwriter. The hooks are fucking enormous. "Jo's Got Papercuts" is as good a single as you will hear all decade, "2020 WTF!" is all you wanted to know about the year in 25 seconds and "#thoughtsandprayers" is something else. I guess "BIG Boy" could be described as somewhat uneventful (lyrics aside) until the piano kicks in, but the rest is pure gold. The pop smarts that Jim Bob has are off the charts, and what a way to finish the album. 

Best cut: "#thoughtsandprayers"

1. BAXTER DURY - The Night Chancers

Long described as the best-kept secret of Great Britain, Baxter Dury (Ian's son) has been my greatest musical discovery of 2020. I think it took me ten seconds to fall in love with this album, and about fifteen more to order my vinyl copy. Back in March, I described The Night Chancers as a cross between Sleaford Mods and Serge Gainsbourg, and I pretty much stand by what I said back then. Baxter is a unique talent, by turns sleazy and romantic. A man in an old-fashioned suit singing about slumlords and 'some broads laughing'. The orchestration is clever and beautiful and blends perfectly with the downbeat lyrics. The vocals are part Baxter doing his Leonard Cohen-like crooning and part effective female backup singing. Palpable bass, nocturnal vibes. And then, when you do not quite expect it, the heavenly elegance of "Daylight". Christ what a record. Best of the year. 

Best cut: "I'm Not Your Dog"

Listen The Snow Is Falling

If there is one thing I know about 2020, it is that the year is almost over. Though now that I think of it, I don't know even that. Merry Christmas!

This is actually Thea Gilmore's beautiful version of a Yoko Ono song, for people with imagination. 

#thoughtsandprayers

Looks like yet again - Jim Bob said it best on his new album (could be the best thing released in 2020, could be not). Everything I want to spit out these days is expressed here:

Thoughts and prayers.

Скетчи про Минск. 9/11.

У нас теперь тоже есть свое 9/11.

Хотя тогда, вечером в начале августа, никто не мог даже вообразить. Минск изменился. Для меня это случилось у церкви Марии Магдалины неподалеку от Сторожевского сквера. Я помню, что было темно. Темноту можно было потрогать, она буквально впивалась в кожу. Темнота казалась непроглядной и зловещей, и по атмосфере напоминала фильм "Шоссе в никуда". Темнота казалась тихой, и это несмотря на то, что всюду стояли люди и гудели машины. Фонари погасли, и церковь Марии Магдалины вообще на казалась церковью. Равно как и город не казался городом. Люди держались за руки, а некоторые доставали телефоны (телефоны не работали, но как отказать себе в привычке?) и нервно оглядывались по сторонам - словно ждали чего-то. Я тоже ждал. Кажется, мы узнали только в тот момент, когда это случилось. Какая-то магия - черная по форме, белая по содержанию. Из темноты проспекта Машерова, буквально из ниоткуда, вышла колонна людей. 

Что бы ни случилось дальше, со страной, городом или со мной, я не представляю себе сцены сильнее той. Минск раскололся на две части, невидимый трамвай пустил искры, и группа людей побежала в сторону колонны, чтобы стать ее частью. А затем, минут через десять или двадцать, к нам подбежала журналистка из Москвы. В двух метрах от нас отец упрашивал дочь выйти из колонны и вернуться домой. "Нет", говорила дочь. "Нет. Я не хочу уезжать из этой страны".

А потом было десятое число, было одиннадцатое. И это был уже другой Минск. Город, в который я готов был влюбиться заново. Да, улицы все те же, а люди говорят со старыми интонациями - но я смотрю на террасу кафе на Чичерина, под звон фарфоровых тарелок и нестройные звуки музыкальной академии, и мне хочется улыбаться. Кажется, большую часть людей на террасе я видел в одно из нынешних воскресений. А тем временем, во дворах Осмоловки, каждую субботу проходит праздник. Летают шары, наливают горячий чай, приносят шарлотку и плов, а парень поет мелодии Фрэнка Синатры. Мы знакомимся с ним - мы вообще знакомимся со многими людьми, рядом с которыми жили все это время и которых никогда не знали. Знакомимся мы, дети и даже наши собаки - на празднике в субботу, во время постановки Свободного театра, экскурсии по Киселева или во время показа "Ста дней после детства" на прожекторе в самом сердце Осмоловки.

Да, это другое время, и возвращения назад уже не будет. Когда Лидия Гинзбург писала о том, как Ленинград пробуждался от блокады, она говорила о поиске коллективной самореализации. Долгое время необходимость в ней была приглушена, и вот теперь она понемногу возвращалась. Тогда, в 44-м, это была прочитанная книга или возможность сходить в Эрмитаж. Теперь, в 2020-м, это способность увидеть в глазах другого человека ровно то, что испытываешь ты сам. Увидев это, ты понимаешь, что вернуться назад уже не получится. Разве что в любимом баре Минска может быть так же хорошо, как было до 9/11. Но только в тысячу раз лучше. 

Album of the Month: BEYOND THE PALE by Jarv Is...

You could never beat the claim that Arctic Monkey's AM is the greatest British album since Revolver (hello, NME), but when critics called Beyond The Pale Jarvis Cocker's best work since This Is Hardcore, it rubbed me the wrong way for two reasons. First, Pulp's We Love Life never got the recognition it so clearly deserved. Second, Jarvis Cocker's solo records are nothing to sniff at. I would particularly like to mention the unjustly ignored collaboration with Chilly Gonzales from 2017. Room 29 is an absolute gem of an album, by turns sexy and depressing. Beyond The Pale, in its turn, is a wonderful LP, but it is only his best since the last one. Which, considering that we are dealing with Jarvis Cocker here, is pretty good.

Beyond The Pale was released by his new band called (quite daftly) JARV IS... . It features seven lengthy songs based on grooves that build and evolve into various modes of artistic expression. The instrumentation is rich but not guitar-heavy - "Save The Whale", for instance, is based on a minimalist violin groove with Cocker sensually intoning something about moving 'beyond the pale'. It is an engaging groove, and it leaves you wanting more.

The single "Must I Evolve?" is even better, an intense anthem of little electronic subtlety, with Cocker's classic scream reminiscent of "Acrylic Afternoons". It is a modern day "Common People", if you will. "Am I Missing Something?" is terrific, too, with that classic resolution at the end. When Cocker sings about 'waiting for my sponsorship deal', you have to wonder (like you always did in the days of "Razzmatazz" and "I Spy"): is this genius or is this totally tasteless? The answer has always been the same: it is genius. Then comes the brilliantly evolving groove of "House Music All Night Long", which features clever backup singing from the band and ends up being my favourite song on the LP. 

"Sometimes I Am Pharaoh" is another winner, starting with an intoxicating robotic rhythm and then building up to what could possibly be the greatest groove on the entire album. "Swanky Modes" is what its title suggests, a heartbreaking ballad, seductively crooned and enveloped in a swanky mode. Finally, "Children Of The Echo" is a somewhat downbeat closer with another great melody (the chorus will stay with you long after you stop listening to the album) and another great vocal performance from Jarvis. 

So in case you want to know how Beyond The Pale measures up to Cocker's albums with Pulp, I can tell you that it is up there with the three classics you are thinking of. The man sounds invigorated here, completely in charge. How does Beyond The Pale measure up to the greatest album of 2020? Well, as of July, I have not heard a better one.


JULY ROUNDUP:

Mike Polizze - Long Lost Solace Find
Pretenders - Hate For Sale
Protomartyr - Ultimate Success Today
JARV IS... - Beyond The Pale
The Jayhawks - XOXO
Psychedelic Furs - Made Of Rain
Fontaines D.C. - A Hero's Death
Paul Weller - On Sunset
Rufus Wainwright - Unfollow The Rules

Monthly Observations. Folk-bore.

The sheer randomness of it all is truly staggering.

Take Lana Del Rey. She keeps recording the same album time and time again, and - all of a sudden - her latest one becomes a critical success.

Or take Taylor Swift. Mocked, laughed at, never taken too seriously, she announces a surprise new album called Folklore (with a blatant black metal cover and the obligatory Bon Iver collaboration) and five star reviews are suddenly the order of the fucking day. A cynical place like Rate Your Music is filled with cynical people full of admiration for Taylor's great songwriting. 

Amazing, really. 

I have given it a listen, and it is not even that the album has nothing to do with folk music (after all, Queen's Jazz has little to do with jazz either) - it is that these are the very same songs she has been churning out for years. It is the same fucking thing. It is what any decent computer would come up with if you type 'write me a Taylor Swift song' into it. Slick, perfectly manufactured plastic pop - with cringe-worthy lyrics and obvious hooks. 

It may not be hopeless, mind you, and I would take her over Ariana Grande (God help me) any day of the week, but what on Earth is happening to all these people who can no longer tell a good melody from derivative crap lacking in anything remotely resembling soul?

I know it was a low blow to post a Replacements song under my recent Lana Del Rey diatribe, so here goes Mirel Wagner. This, Miss Taylor, is how you do folk music:     

  

Non-travelling notes (cxxiv)

Someone has told me recently that we are currently allowed to visit three countries only: Turkey, Albania and Egypt. Three countries which are very high on the list of places I least want to go to. Three countries that sound more and more enticing by the day. Could be a bar in Istanbul. Could be a village near Tirana. Could be a fucking pyramid. 

Unpopular Opinions. "Old Brown Shoe".

"Old Brown Shoe" is the greatest song by The Beatles.


As you know, anyone's opinion on The Beatles is irrelevant. You may think that Revolver is overrated. You may think that Please Please Me is their greatest LP. You may claim that George Harrison was the greatest Beatle. You may insist that Paul McCartney died in 1966 or thereabouts. Really - nobody cares. These days, you could write a thesis on The Monkees being the true Fab Four, and the world will not give a damn. Which is all to say that my claim about "Old Brown Shoe" being The Beatles' greatest song should in no way be taken as eccentric or controversial. If anything, it is just an opinion.

Albeit an unpopular one. 

Back in England, we once played a party game that involved compiling a list of 10 greatest songs by Bob Dylan. It was supposed to be fun - something you do after playing the piano and guessing the taste of the wine. Regrettably, we were soon lost in cliches: "Like A Rolling Stone", "Desolation Row", "Don't Think Twice, It's All Right", etc. The odd choice aside, it was a game low on wit and excitement. However, time has passed and were I to do it today, my list would include stuff that is slightly less obvious. Songs like "Seven Days" and "She's Your Lover Now". Again, not because I have lost my admiration for "Ballad Of A Thin Man" or else because I want to be a contrarian - in fact, it is a lot more complex than that. With certain songs you develop a particular emotional connection. Some songs you rediscover anew. Others just sound fresher. Or, dare I say it, better.

"Old Brown Shoe" is case in point. It used to be a forgettable b-side on Past Masters, an irrelevant rocker in the midst of all-time classics like "Revolution" and "Across The Universe". Until one day it transpired that either I have heard "Get Back" one too many times or "Get Back" was never as good as that particular song by George Harrison. In fact, I hereby state that nothing in The Beatles' catalogue is. 

Because God knows "Old Brown Shoe" is fucking brilliant. From its non-classic title (apparently, this shoe is where Harrison kept his stash) to its driving rhythm (Ringo's drumming is exemplary) to its pulsating bass line (the song is actually a great group effort) to the blistering guitar solo (one of Harrison's best) to the unforgettable melody (terrific even by The Beatles' standards) - everything about the song screams 'great, non-trivial, underrated'. "Let It Be" is universal. "Old Brown Shoe" is not. However, once you crack it, the song will stay with you forever. These days, I put it alongside "You Never Give Me Your Money", "I'm Only Sleeping" and "You Know My Name (Look Up The Number)" on the list of the Beatles' best. Not because it matters, mind you. But just in case someone is bored at the party and is willing to play the game.  

Скетчи про Минск. "Концепция".

В "Концепцию" я захожу раз в год. Причем захожу обязательно. Это происходит в начале июля, когда наступает летний отпуск и просыпается желание купить картину. Погода в такой день всегда одна и та же: на улице жарко, а в душной атмосфере минских улиц гуляет бессмысленный ветер, вяло треплющий кусты и деревья. Ужасно хочется выпить холодного вина или хотя бы расстегнуть пуговицы пиджака. На улице Карла Маркса все как всегда: бесконечная стройка, слегка заполненные столики тусклого News Cafe и очередной новый ресторан (который скоро закроется). Людей мало, и настроение тревожно приподнятое: черт его знает, что за картину ты купишь сегодня. 

Странное дело: большую часть жизни я не замечал желтой вывески Галерея живописи "Концепция", ведущей за угол. Я уверенно проходил мимо, когда спешил в метро, на вокзал или в книжный магазин. А между тем вывеска была еще в те времена, когда улица Карла Маркса не ассоциировалась у меня ни с чем, кроме своего названия. Но вот я поворачиваю за угол, прохожу несколько метров и спускаюсь по крутым (пожалуй, слишком крутым) ступенькам вниз. Открываю дверь и внезапно понимаю, что на час или на два мне нет никакого дела до всего того, что происходит там - снаружи, наверху, в сотнях километров отсюда. 

В "Концепции" нет ничего современного. Слово "современный" теряет тут всякий смысл. Да и кому оно нужно? Здесь все так, как должно быть в галерее живописи. Пожалуй, она чем-то напоминает мастерскую художника, только более уютную и лучше организованную. Такую, где каждая картина закончена и подписана рукой автора. Бархаткова. Качана. Замай. Все они здесь, в одном из двух залов, а еще на столе, на подоконниках, на полу, в дверном проеме, в маленьком офисе в дальнем конце галереи. На стенах нет живого места. В "Концепции" вообще нет стен. Одни картины.  

Однако любая картинная галерея для меня - это в первую очередь люди, которые все это открыли и сумели сохранить. Несмотря на огромные налоги, на вирус и на тот факт, что люди вообще перестали покупать картины. "Концепцией" владеют две дамы, два замечательных искусствоведа, которые радуются твоему приходу так, словно готовы принять тебя в свою масонскую ложу. Без ритуалов, без каких-либо клятв. Лишь бы ты понимал, что иметь дома картины - это величайшее из наслаждений. На днях, когда я был тут в последний раз, одна из них узнает меня и, заскучав от летней жары, политической депрессии и отсутствия людей, начинает рассказывать обо всех картинах, что попадаются на глаза мне или ей. Она знает о них все. Оригинал или копия. Где родился художник. Где учился. Что о нем думают в Париже. Что в Лондоне. Господи, она прекрасна. Пышное зеленой платье. Бусы. Очки. Взгляд. Она "из бывших". Из тех, кого почти не осталось ни на этой улице, ни на этом континенте.

Разумеется, здесь хватает сомнительных картин. Она знает об этом, и открыто признается, что не в восторге от двух работ Василия Костюченко, висящих на главной стене. Нет в них той контрастности, той харизмы... "А ведь Вася Костюченко!" восклицает она. "В Европе его считают величайшим художником". Однако есть тут вещи и для тех, кто путает вкус с размером картины. Про эти вещи она не говорит (да и зачем - ведь и так понятно), а говорит про тех, кто создавал новую белорусскую живопись и кто стал классиками еще при жизни. Замай, например. Теперь ей 88 лет, и на днях она принесла на продажу свою старую работу... Я показываю картину, которую хочу купить, подношу к свету солнечную аллею и четыре крошечных силуэта на заднем плане, и она долго рассказывает мне об истории создания. Ощущение, что она не говорила целую вечность, а ведь ей многое нужно рассказать.

И потом... "Я сама рисовала", говорит она.

Мне кажется, что не купить картину в "Концепции", это преступление. И я покупаю, потому что всегда есть то, без чего тускнеют домашние стены. Я делаю это каждый год, и не могу представить традицию нарушенной. Я делаю это в первых числах июля (и все же приятно думать, что "Концепция" существует в конце ноября или даже зимой), и когда выхожу с картиной на улицу, по крутым ступенькам, которых, правда, никогда не замечаешь на обратном пути, погода понемногу меняется. Ветер усиливается, а в воздухе как будто обещание дождя. Улица Карла Маркса выглядит светлой и обновленной, а ресторан, что открылся на прошлой неделе... Может быть, не закроется. 

Статья пятая. Sciurus carolinensis.

Одна из моих любимых вещей Славомира Мрожека называется "Стриптиз", и происходит в ней примерно следующее. В самом начале пьесы из-за кулис высовывается огромная рука и длинным указательным пальцем приказывает стоящему на сцене человеку снять шляпу. Тот снимает шляпу. Затем рука указывает на пиджак. Человек снимает пиджак. Затем рука указывает на туфли. Человек снимает туфли. Человек вообще делает все то, о чем просит рука. Метафора до слез простая и, несмотря на абсурд происходящего на сцене, зритель ясно ощущает темную, рабскую сторону человека, которого никто не заставляет быть рабом. Мрожек знал о тоталитаризме как никто другой, особенно в те мрачные дни, когда вступал в Польскую объединенную рабочую партию в период насаждения коммунизма в Польше (этот период замечательно передан в "Послеобразах", последнем фильме Анджея Вайды). 

Удивительный факт, но в нашей литературе существует рука наподобие той, о которой писал Мрожек. Есть у ныне забытого белорусского писателя Игоря Сидорука замечательная абсурдистская пьеса под названием "Голова". О ней мне однажды рассказал Петр Васюченко, когда я обратился к нему за помощью: для научной работы мне срочно была нужна белорусская пьеса Театра Абсурда. И такая пьеса нашлась, пусть и с большим трудом и в единственном экземпляре. В ней представлены все белорусские архетипы, которые мечутся по сцене в каких-то бессмысленных поисках. Однако все их поползновения осаждаются безмолвной фигурой головы на сцене. В разные моменты пьесы голова то бумажная, то деревянная, то стальная, однако во все времена она остается лишь фигурой головы - и тем не менее, она вселяет огромный страх во всех персонажей на сцене. Во всех, кроме одного... Здесь я поставлю многоточие и посоветую каждому прочесть эту пьесу, которая по сегодняшним временам была бы запрещена еще на стадии репетиций.

Мне кажется, пьеса "Голова" вскрывает многое из того, что с нами не так. Ведь дело не в рассказанной Владимиром Короткевичем легенде о том, что нам дается красивая природа и плохая власть. Нет, все гораздо сложней. Дело в нас. 

В людях, которые так беззаветно доверчивы. Меня страшно умилило то, что увидев, например, нашего министра иностранных дел в вышиванке, многие вполне достойные люди поспешили заключить, что он, конечно, другой. Все вокруг плохие, а он хороший. Или взять, например, заявление любимой мною Алексиевич, которая зачем-то говорит, что от России нас может спасти только Л. Или я могу вспомнить даму, что преподавала у нас в школе и рассказывала о какой-то встрече, где видела Л. "Вы бы знали, какая у него энергетика!" воскликнула она. Я понятия не имею, где теперь эта дама и чем занимается, однако очень надеюсь, что за эти бесконечные четверть века она все же не сгорела от переизбытка энергии.

В людях, которые не умеют говорить "нет". А мы ведь так и не научились этого делать. Так, я наблюдаю за тем, как по всей стране спускают безумные советские разнарядки, и никому не приходит в голову просто сказать "нет". Все кивают, все соглашаются. Все находят миллион причин сказать "да": это система, я ничего не решаю, вместо меня будет другой. Парад, собрание, встреча с министром. Однако если бы мы говорили "нет", если бы мы обрывали эту проклятую цепочку, то и дышать нам было бы легче. Потому что говорить "нет" - это самое важное право свободного человека. Это то, без чего не бывает чувства собственного достоинства.

В людях, которые живут с невыраженной агрессией. Есть миф, от которого устали даже те, кто этот миф придумал: белорусы толерантны. Мы живем в стране, где не существует живого политического разговора. Нет диалога, позволяющего открыто высказаться. И вот эта скованная агрессия, эта невыраженная тревога оседает внутри нас и проявляется в уличном хамстве и комментариях в интернете. Что касается последних, то можно зайти на самые прогрессивно-либеральные сайты и прочитать комментарии белорусов о религии, о сексе и об этнических проблемах. Уровень зависти, гомофобии и средневековья поражает воображение. 

В людях, которые рождаются со страхом в глазах. И некому сказать им об этом, поскольку воздух отравлен для всех. Важно еще и то, что у этого страха есть другая сторона, и она звучит так: все ведь решено до нас, так зачем куда-то идти, рисковать и подставляться? И такое у нас всюду. На самом деле, это тоже страх, только он по-фрейдовски вытеснен и заменен на "вынужденное" бессилие. Такая позиция (вернее, отсутствие позиции) мало чем отличается от пошлых штампов про "нет войны" и "чистый город". 

Есть довольно много факторов, которые говорят не в нашу пользу. Мы как нация отчаянно стремимся к вырождению. Задумайтесь, например, над тем, что происходит в современном белорусском искусстве. Там практически нет нас. За исключением артхаусных работ последних лет, современные белорусы почти не появляются в кино и в литературе. Мы не видим себя со стороны, о наших проблемах не пишут театральные пьесы. А ведь нация, которая не существует в искусстве, не существует нигде.

Так что как бы я ни хотел списать все на божественный фатализм или на проблему вкуса, ничего не выходит. Все гораздо серьезней. И потому в июне 2020 года я решил написать о политике. Потому что впервые за долгое время у нас появилась возможность отбросить страх и сказать "нет". Способность произнести это слово открыто и в полный голос зависит лишь от нас самих. В наших силах представить свободные улицы городов, в которых, как в Испании после смерти Франко, все шампанское будет выпито за три самых счастливых дня жизни. 

***

Все свое детство я был уверен в том, что белки - это такие милые существа, которые собирают орехи и бегают по деревьям в Парке Горького. Однако затем я узнал, что в Англии, например, обитает вид черных и серых белок, опасных существ, поедающих цветы и угодья. Так, есть короткий эпизод в моей жизни, который останется со мной до конца дней. Как-то раз я гулял по Солтуэлл-парку в Гейтсхеде, и неподалеку от озера увидел перед собой достаточно крупную серую белку. Она стояла на середине тропинки в двух метрах от меня. При этом в лапках она держала огромную красную розу, которую съела тут же, глядя мне прямо в глаза. Лепесток за лепестком. От изумления я не мог двинуться с места.

Впервые о черных белках Англии я узнал в заброшенном доме вблизи площади Бангалор, о котором писал во второй статье. О белках рассказывала британская актриса, приехавшая в гости к Белорусскому свободному театру. В тот далекий вечер 2006 года ее выступление было второй частью программы. Сначала актриса рассказала нам о страшных бедствиях, которые обрушились на урожай Британии в связи с приходом вредителей, а затем сама оделась в костюм огромной черной белки. Вымазала руки в темную краску или деготь и начала медленно пробираться по рядам зрителей. Мы смотрели как завороженные, слегка напряженные, слегка оскорбленные тем, как запросто она пачкала руками нашу одежду и даже лица. Мы сидели смирно, вжавшись в скамейки, и надеялись, что белка до нас не доберется. Это было потрясающе. А в какой-то момент мужчина, что сидел во втором ряду, встал, поднял белку на руки и вынес ее обратно на сцену. Британская актриса начала аплодировать зрителям, а мы облегченно зааплодировали ей в ответ. Граница между залом и сценой была стерта, и перфоманс закончился. 

Статья четвертая. Апатия (послесловие).

Сегодня мы простояли в минском пикете несколько часов, и я видел молодых людей с ясным взглядом и желанием что-то изменить. Здесь были лучшие из них - те, с кем я мечтаю жить в одной стране. Ближе к полуночи, когда мы уходили, девушка лет шестнадцати достала мелки и огромными буквами написала на тротуаре в центре города: "Отпускай Бабарико, отпускай Тихановского". Под шум проезжающих мимо автозаков и напуганных милиционеров, судорожно перекрывающих движение. 

Апатия, тусклый взгляд... с ними это не имеет ничего общего. В их "Погоню" я верю, и мы еще будем пить с ними шампанское на обломках семнадцати резиденций. 

Статья четвертая. Апатия.

Свой первый зачет я принимал в конце 2010 года. Так сложилось, что в группе не было одной студентки, и меня смущала та ситуация, что мне придется быть жестоким по отношению к человеку, который этого, в общем-то, совсем не заслуживал. Однако не успел я придумать сколько-нибудь приличное наказание, как открывается дверь, она входит в пустую аудиторию и говорит: "Простите, я не могла быть на зачете. Меня вызывали в следственный комитет". Это был конец декабря, и я прекрасно понимал, что случилось, и на какой допрос ее вызвали. И вот то чувство достоинства, с которым она говорила мне об этом... Тот взгляд. Не знаю. Что-то из прошлого. Что-то, о чем я не могу забыть до сих пор.

И вторая история. 2015 год, очередные выборы. Очередное досрочное голосование. Перерыв, и я разговариваю со студентами, каждый из которых собирается пропустить субботнее занятие и уехать на выходные домой. Я спрашиваю, почему столь синхронно, и одна из девушек совершенно невинно смотрит на меня и говорит, что они проголосовали досрочно, и за это им разрешили пропустить два дня в университете. Я спрашиваю: "Но вы же понимаете, что они вот так запросто покупают вас?" На что девушка объясняет, что да, конечно, они прекрасно все понимают. "Но ведь хочется и домой съездить", добавляет она.

Две истории и пять лет разницы. Как я писал во второй статье, истребление политической воли у молодых людей началось задолго до 2010 года. Где-то в середине нулевых, когда изъеденные молью пионерские галстуки были заново отутюжены и сбрызнуты дешевым одеколоном. И молодые люди, которые во все времена были главным двигателем перемен, завязли в аполитичности и смехотворном активизме. Когда пройдет время, и историки посмотрят на эти мрачные годы, они с легкостью определят этот момент, этот циничный перелом, лишивший молодых людей желания иметь политические принципы и гражданскую позицию. Пожалуй, вот это подсознательное принятие несвободы, с детства, еще в школьные годы, это и есть основное преступление режима. И ведь самое дикое в этом то, что девушка из 2015 года не соврала. Они действительно все понимают. Однако подсознательно они давно привыкли подстраиваться и привыкать к тому, что предлагают.

Ну а для некоторых - это вообще игра. Я не удивлюсь, если какой-нибудь безликий член БРСМ (а они все безликие, это главное условие) ответит на мою претензию примерно так: "Ну это прикольно". То есть он тоже все понимает, однако методическое пособие заучивает наизусть. Никто ведь не думает, что телевизионные пропагандисты верят в то, о чем говорят. Разумеется, это игра, и они уверены, что понимают правила. Так и здесь: многие думают, что просто играют. Что не тратят лучшие годы своей жизни на то, за что однажды им будет ужасно стыдно. "Папа, а чем ты занимался в то время?..". (Есть, разумеется, и тот, кто активно верит и рвется в первые ряды, однако это случай запущенный и не поддается интеллигентному анализу.) 

К сожалению, символику тоже многие воспринимают как игру, и для некоторых майка с "Погоней" заменяет реальное чувство любви к стране и к ее прошлому. Власть, кстати, понимает это, и не особенно препятствует уютным, домашним протестам. Однако есть и те (и таких мне тоже приходилось встречать), кто полностью игнорирует вопрос символики. Мол, какая разница? Разве герб имеет значение? И вот это действительно страшно. Это тот самый уровень оторванности от истории, уровень беспринципности и апатии, который взращивала местная идеология и который заставил нас забыть об истинном смысле кровожадного референдума о смене символики. Ну и потом - это ведь еще и чувство вкуса. Кто-то выберет Битву под Оршей, а кто-то - закат над болотом. Возвращаясь в деревню моего детства из первой статьи, я вспоминаю, как в середине 90-х к нам в гости пришла подруга бабушки, осмотрела красный ковер с продольными зелеными полосами и сказала: "Красный и зеленый. Какое ядовитое сочетание". 

Аполитичность сегодня в моде, и молодые люди не прочь воспользоваться формулой восьмидесятилетнего старика, беззаветно уставшего от жизни: это все политика, она грязная, не мое дело, не стоит вмешиваться. Одним словом, власть добилась своего. И тут важно отметить, что в этом ей сильно помог интернет. Социальные сети перетянули на себя все внимание, и под новым фильтром в Инстаграме так трудно отличить Беларусь от Швейцарии. Я не хочу заниматься морализаторством и казаться ханжой. В конце концов, система не обошла никого. Однако молния в меня ударила слишком поздно, и я хорошо видел момент, когда тучи только собирались в небе. И этот момент я запомнил навсегда. Как бы то ни было, перемены в молодых людях произошли катастрофические, и на улицы большинство из них не выйдет. И от досрочного голосования, боюсь, не откажется. Мир - это одно сплошное отвлечение, и мысль не ложится на картинку за окном. В недавнем интервью Сева Новгородцев пытался объяснить, почему считает Билла Клинтона лучшим президентом. "Он играл на саксофоне", сказал он. "А когда играешь на саксофоне, голова открыта и ты не перестаешь думать". 

Молодых людей этой власти простить нельзя. Нельзя простить страха, с которым они существуют и которого даже не замечают. Нельзя простить тусклого взгляда, который так хорошо известен иностранцам. Нельзя простить шепота, на который они так естественно переходят, когда разговор касается политики и власти. Нельзя простить этой жуткой, безумной беспринципности. И нет, я не обо всех. Я о многих. О тех молодых людях, например, что стояли на прошлой неделе неподалеку от станции Якуба Коласа. Они посмотрели в сторону пикетов, посмотрели на флаги и на лозунги, и зевая произнесли: "Пойдем к "Силуэту".

И напоследок третья история. Она случилась в годы моей учебы в университете. Я познакомился с одним студентом, с которым после вечерних занятий мы шли в сторону метро. И вот однажды разговор предательски скользнул в сторону политики. И внезапно человек стал доказывать мне, что Л. - это буквально отец нации. Если не он, то все пропало. Нам конец. Я не мог поверить в то, что происходит, и в любой момент ожидал услышать про "стабильность" и "мирное небо". Во второй половине нулевых я все еще спорил на такие темы, и мы едва не разругались (хотя, в общем, разругались). Помню, что в какой-то момент он сказал мне, что обычно с таким напором Л. критикуют те, чьи близкие люди напрямую пострадали от его власти. Помню, что посмотрел на него тогда с тоской и понял, что в разговоре этом нет никакого смысла. И мы, наверное, заслуживаем то, что получили.

Статья третья. Тролли.

Последние дни 2010 года были одними из самых черных в моей жизни. Все эмоции отключились. Я сидел в аудитории, смотрел перед собой, а студенты спрашивали, что случилось. Я плохо себя чувствую? У меня кто-то умер? Они так безнадежно оглупели? Было трудно о чем-то думать, потому что из каждой двери и каждого окна выглядывал труп Кирова. Нет, разумеется, это не были советские 30-е годы. И все же мы приблизились к ним настолько, насколько это вообще было возможно в европейской стране в 21-м веке.

В последние дни 2010 года я понял (говорю это сознательно, не боясь громких слов), что больше не имею ничего общего с этой страной. Что теперь мы живем с ней отдельно друг от друга. И все, что в ней происходит, я вижу как будто издалека. Да, были шествия и были Дни Воли, во время которых я по-прежнему ощущал свою причастность к прошлому этой страны, однако то были редкие вспышки. Власть давно перестала быть плохой - она была преступной. Уже ничего, из того, что он говорил, не вызывало у меня смех. Остались только тоска и сильное чувство стыда. Одно его имя вызывало брезгливость, и я перестал произносить его вслух. Я больше не хотел его ни с кем обсуждать. В студенческие годы я мог часами спорить и доказывать людям, что их сон затянулся, а ценность жизни стремится к нулю. Однако теперь я не видел в этом никакого смысла. В конце концов, если за 15 лет ты ничего не понял, то и черт с тобой. Все равно, что спорить с религиозным фанатиком или антисемитом: скучно до слез. 

Хотя были все же и забавные моменты. Так, один мой знакомый из Калифорнии приехал в гости и попросил сводить его на парад 3 июля. Я сказал, что ему придется идти одному, и попросил объяснить это странное желание увидеть процессию тракторов и газовых плит. Его объяснение умилило меня. Он сказал, что хочет посмотреть на живого диктатора. В итоге ему пришлось идти без меня. А вечером, когда мой знакомый вернулся домой, я спросил его, удовлетворил ли он свое любопытство. Он сказал, что да, что никогда не видел ничего подобного (oh for sure), и даже продемонстрировал два нечетких снимка на своем телефоне. Я подумал тогда: он покажет эти фотографии друзьям с Западного побережья, и тогда хоть кто-то посмеется над человеком в нелепой военной форме, который давно уже стал пародией на ту самую книгу Маркеса.

На самом деле, я понимаю интерес иностранцев к неосоветской эстетике. Я понимаю тех, кто хочет заглянуть за ворота Пхеньяна. Когда меня спрашивают, стоит ли ехать в Минск, я говорю, что да, почему бы и нет, поезжайте. Киев - это свободный город. В Москве деньги. Вильнюс никогда не был советским. Минск же десятых - это все тот же засушенный и слегка припудренный 78-й год. Ну а кто не хотел бы попасть в Советский Союз образца нестареющего Брежнева? Да, и я понимаю их смех. Они не жили со всем этим большую часть своей жизни, и рассказы про подрастающего сына веселят их своей азиатской аляповатостью. 

Десятые годы? Взрыв в метро, обезумевший курс доллара, закладывание страны. Одним словом - стабильность. И все же главным символом десятых в этой стране стали выборы 2015 года. Блеклые, бледные, безвольные выборы 2015 года - что может яснее выразить сущность времени? Полное смирение устраивало власть, равно как все это время их устраивало и то, что люди продолжали уезжать за границу и больше не раздражали их своим нервным присутствием. Впервые в истории страны не было разницы между теми, кто был "за", и теми, кто был "против". Недавно выпущенный из тюрьмы Николай Статкевич был одним из немногих, кто все еще пытался сопротивляться, однако система, казалось, даже не заметила. Десятые годы? Заигрывание с Россией и с Западом, средневековый закон о безработных, запрет на аплодисменты. Черное полотно уже почти касалось головы, а мы по старой привычке делали вид, что это птицы.

А еще мы делали вид, что кто-то прийдет и спасет нас, забывая не только про мертвую хватку России, но и про мучительную realpolitik на Западе. Забывая о том, что у Запада есть свои проблемы, среди которых Л. - это всего лишь мелкий раздражитель. Они живут в другом времени и с другими стандартами, и в их западном часовом поясе Трамп - это фашист. В их западном часовом поясе можно говорить, что Америка (или, например, Англия) скатилась в сталинизм. А ты слышишь все это, читаешь об этом, и в голове возникает одна только мысль: черт возьми, ну вы же понятия не имеете, о чем говорите. 

И все же любовь к стране никуда не исчезла. К идее страны, к ее образу. Любовь к стране - это все то, что ты можешь сделать для нее. А я по-прежнему думаю, что все то лучшее, что есть во мне теперь, в данный момент жизни, я могу реализовать именно здесь. Рядом с теми людьми, которые меня окружают. Среди которых, кстати, нет ни одного человека, признающего эту власть. Я говорил об этом недавно с друзьями и знакомыми, и почти все убеждали меня, что не знают больше ни одного человека, поддерживающего Л. Разумеется, такие люди существуют, но вот где они живут и о чем думают - мне неизвестно. 

Так что у любого смирения бывает предел, и невежественная власть не была способна учесть это. Надежда прочно сидит внутри, и порой она ослепляет и не дает нам увидеть тот очевидный факт, что они готовы держаться за эту власть до конца. Что Маркес был прав, и "жажда власти - это результат неспособности любить". Сегодня, в июне 2020 года, это особенно очевидно. Они хорошо понимают, что "после" их не ждет ничего хорошего. Что "после" - это конец. И дело не только в судах и боязни все потерять, но еще и в том, что они ведь ничего не умеют делать. В нормальной, здоровой среде все эти люди (от водителей автозаков до министров) - ничто. Пустое место. Да, они могут научиться смотреть в глаза собственным детям, но они не смогут посмотреть на солнечный свет, который однажды разорвет к черту эти проклятые шторы. И это будет другой солнечный свет. Не тот, что был в июле 1994 года, когда я проснулся в деревенском доме, под старинной картиной Поленова. В этом свете не будет ни фальши, ни сомнений, и он превратит их в обычных каменных истуканов. Примерно как троллей из книги Толкина. И мы вдруг увидим, что ничем, кроме каменных троллей, они никогда и не были.

Статья вторая. Площадь.

Повесть "Нашествие" Владимира Матикевича не была книгой в привычном понимании слова. Скорее, это была стопка отксерокопированных страниц, которые тайно, с придыханием передавались между учениками моей школы. В этой художественно-документальной повести описывалось детство, а также все то, о чем многие в этой стране даже не догадывались. Как не догадываются до сих пор. Многие эпизоды "Нашествия" оставляли довольно жуткое впечатление, однако теперь, когда прошло столько времени, и "Осень патриарха" прочитана и перечитана не один раз, все это не может и не должно удивлять. У каждого читателя романа Маркеса должны быть любимые строчки, и мои такие: "... затем он отправлялся на молочную ферму, чтобы проверить, сколько нынче утром надоили молока, и распорядиться насчет его выдачи, после чего три президентские кареты развозили молоко по казармам города, - он лично проверял, сколько надоено, и распоряжался выдачей молока с той самой поры, когда водворился в президентском дворце...". И это не говоря уже о том, как диктатор из "Осени патриарха" продает страну и предает друзей.

И все-таки, несмотря на черное полотно и затянутые шторы, несмотря на истории Гончара и Завадского, у нас был еще шанс все исправить. В начале 00-х хватка была жесткой, однако она все еще не была железной. Когда я думаю о том времени и выборах 2001 и 2006 годов, я вспоминаю слова Николая Халезина (основателя Белорусского свободного театра), рассказывавшего о толпах недовольных людей на площади и о главе милиции, который прямо говорил: соберете сто тысяч человек - и мы перейдем на вашу сторону. Однако не собрали, и момент был упущен навсегда. Палатки, что стояли на Октябрьской площади в 2006 году, были отчаянием, и законченный марксист Акулов, наш преподаватель философии, самодовольно прохаживался между лекционными рядами, потирал руки и говорил нам, что с оппозицией покончено. Мы спорили с ним, однако - Милинкевич, Гончарик...? Эти люди казались ужасно наивными, и во время сбора подписей я упрямо подходил к устаревшей фотографии Зенона Позняка.

Что касается школы, то черное полотно опускалось все ниже. В аудитории внесли портреты Л. и красно-зеленые флаги. Кто-то наверху понял, что у оппозиции есть "Зубр", а у них нет даже пронафталиненных пионеров. И тогда они решили спустить на нас нечто с полуэротическим названием БРСМ. Наш класс собрали в душной аудитории и сказали, что нужно будет внести небольшую плату, а взамен мы получим красивый партбилет и возможность поехать в летний лагерь. Нам было шестнадцать лет и мы, конечно, долго смеялись и никуда не вступали. Никогда не забуду, как один мой одноклассник сказал тогда, что лучше застрелиться, чем стать членом гитлерюгенда. Он приставил палец к виску и произвел характерный звук. Однако сомнений больше не было: они взялись за молодых людей, и они не отпустят их до тех пор, пока политическая воля не атрофируется. Но об этом ниже.

А пока - нулевые годы. Состояние оцепенения уже проросло, укоренилось, и политический страх органично вписался в местный менталитет. В конце концов, не стоит просить многого от страны, пережившей Советский Союз. Ее не трудно подавить - она привыкла. Политические разговоры исчезали с улиц городов, а шепот перешел не только в голос, но и в мысли. Хотя тогда все еще можно было зайти в офис БНФ на Машерова, 8 и услышать свежий анекдот про Л. Можно было зайти в университет и увидеть, как в фойе сидят девушки с гитарой и в окружении других студентов поют "Паветраны шар" (Господи, неужели все это было когда-то?). А еще можно было приехать в заброшенный дом неподалеку от площади Бангалор и попасть на закрытый показ пьес Белорусского свободного театра. 

Помню, как мы приехали туда поздно вечером. Было уже темно, атмосфера казалась таинственной и слегка напряженной. Впускали по фамилиям, вписанным в какой-то загадочный список. Мы зашли последними и сели на край длинной скамейки, стоявшей в просторной и очень тихой комнате. Перед началом к нам вышел Халезин и сказал, что не может гарантировать того, что всех нас сегодня не арестуют - несмотря на присутствовавших в зале журналистов и британских актеров. Что ж, неплохо. Те самые слова ободрения, которых мы так ждали. 

Скажу сразу: Белорусский свободный театр поражал и восхищал меня скорее не своей художественностью, а силой подачи (далеко не одно и то же). И первая постановка в тот вечер совершенно сбивала с ног. Она рассказывала про похищения людей в Беларуси. Да, разумеется, мы обо всем этом уже знали, однако вещь была такой безоговорочной мощи и силы проникновения, что появление людей в масках представлялось неизбежным. Однако обошлось. Я шел домой оглушенный и долго еще пытался осознать все то, что увидел и услышал в этот вечер. Нет, пьеса мне не понравилась, но ведь они и не пытались понравиться. Они всего-навсего хотели остаться в моей памяти, и это им удалось. Для этого не понадобились даже отряды специального назначения, везущие нас в милицейский участок.

А еще это было время, когда мы смеялись. Несмотря на все то, что происходило в стране (а в ней ничего не происходило, кроме экономического застоя, строительства ледовых дворцов и показных новостей с полей), мы находили причины смеяться. Над "стихами Быкова", над Скориной, проживавшим в Питере, над всем тем бредом, что звучал как в живом эфире (было время, когда он еще на боялся живых эфиров), так и в записи. Тогда почему-то на все это еще хватало чувства юмора, и я продолжал вести внутренний диалог с этой властью и пытался ощущать себя частью этой страны. В то время я жил внутри нее, и перед глазами не было еще образа группы отморозков в форме, которые били девушек, а потом гордо писали об этом в социальных сетях. Потому что когда случилась площадь в декабре 2010 года, и произошла циничная провокация, и людей избивали на глазах у родных, мой внутренний диалог с властью и с этой страной наконец оборвался. 

Статья первая. Нашествие.

Мне ужасно неловко говорить об этом теперь, когда все обернулось такой пошлостью, но мое первое политическое воспоминание в чем-то очень набоковское. Так, я думаю о Корнеллских лекциях, в которых Набоков любил объяснять русскую литературу при помощи ярких спецэффектов. Иногда он включал настольную лампу и говорил: это Чехов. А иногда раскрывал все окна, впуская в лекционную аудиторию клубы света: это Толстой. Итак, мое первое политическое воспоминание связано с тем далеким солнечным утром 1994 года, когда я проснулся в деревенском доме, под старинной картиной Поленова, и бабушка вошла в комнату, резко открыла шторы и сказала: "Л.* победил". Комнату осветил поток летнего света, и я прищурился. Я пытался понять, что сказала бабушка, какое это имеет значение, и стоило ли ради этого будить весь дом в середине июля, в 9 часов утра.

В деревне, где я проводил каждое лето своей школьной жизни, многие смеялись над теми, кто голосовал за Л. Смеялись небрежно. Смеялись в 1994 году. Помню, что за два дня до рокового утра 11 июля, я сидел на лавочке у забора нашего дома и слушал, как несколько молодых людей обсуждали преимущества политической программы Кебича (сегодня мало кто вспомнит это имя, однако оно зачем-то осталось в памяти). Все оставшееся лето мы пытались добиться от дедушки, за кого голосовал он. Дедушка отказывался говорить, ссылаясь на непонятную формулу: это, мол, его личное дело. Кажется, где-то в конце августа мы добились-таки своего (кстати, интересно: почему этот вопрос так интересовал нас?). Дедушка сдался перед самым нашим возвращением в Минск: он голосовал против всех. Даже теперь, когда прошло 25 лет, и дедушки давно нет, я зачем-то вздыхаю с облегчением.

А дальше начался кошмар. 

Хотя нет, не начался. По крайней мере, не сразу. Так, еще не скоро я узнаю о том, что 1994 год - это не просто год первых выборов в истории независимой страны. Это еще и год, когда население Беларуси было на своем пике. Год, после которого люди начали уезжать из страны. Я хочу, чтобы каждый, кто читает сейчас этот текст, задумался об этом. Еще раз: пик численности населения Беларуси был в год выборов 1994 года. Если у вас не рвется сердце от этих слов, то у вас извращенное представление о слове "патриотизм". Так что многие все поняли сразу и поспешили уехать. А многие, конечно, продолжали смеяться над его косноязычием. В конце концов, в какой другой стране мира такое возможно, чтобы президент не умел говорить ни на одном из государственных языков? Он, конечно, не научился до сих пор, однако в то время это была абсолютная провинциальная дикость.

Что, кстати, напоминает мне один эпизод, случившийся лет восемь назад. С одной замечательной женщиной, профессором зарубежной литературы, мы поехали на конференцию в Москву. По дороге, в поезде, мы спорили о Набокове (которого я любил, а она нет) и Д.Г. Лоуренсе (которого не любил я, а она любила), однако самый интересный спор случился на обратном пути. На вокзал нас отвозил ужасно разговорчивый таксист, коренной москвич, все время говоривший о политике. Это была осень каких-то парламентских выборов, и он объяснял, что голосовать не за кого, кругом обман, все продано. Чтобы как-то поучаствовать в его монологе, я сказал, что у них было "Яблоко", а у нас даже Явлинского нет. Таксист нехотя согласился, однако продолжил убеждать нас, что в России все гораздо хуже. Я не стал спорить, и только осторожно добавил, что их политики не носят атласные пиджаки и умеют говорить по-русски. Москвич изумленно посмотрел на меня, и мы перешли на другие темы. 

Но вернемся в 90-е годы. В эти странные, мертвенно-бледные 90-е годы. Вернемся, например, к моей воспитательнице из группы продленного дня, которая не могла выговорить слово "наушники", однако любила рассказать нам о политике. Разумеется, мы ничего не могли ответить ей в свои восемь с половиной лет, но я никогда не забуду, как однажды она заговорила с нами о выборах. О том, что голосовала за Л., хотя не любила его. Человек, читающий все это в 2020 году, может подумать: дама решила, что если не Л., то в стране случится апокалипсис или третья мировая война. Это не так. По ее словам, она голосовала за него по той причине, что у него хорошее окружение... Ох, если бы эта милая женщина знала тогда, в середине 90-х, что он сделает с этим своим хорошим окружением, она сшила бы свой собственный бело-красно-белый флаг из скатертей и занавесок, и вышла с ним на школьную площадь. И повела бы всех нас за собой. Однако она не знала. 

Такое ощущение, что не знал никто. Страна жила в каком-то оцепенении. Помню, как мы с другом читали "Белорусскую Деловую Газету", привезенную в деревню его родителями. О, это было настоящее таинство! Это был протест. Мы забирались на диван и читали все это вслух, а затем перечитывали и повторяли про себя, когда собирали ягоды или играли в футбол. Однажды, перед выборами 2001 года, мы читали статью, в которой журналист задавался вопросом: "Сможет ли такой авторитетный человек, как Е.**, объявить очевидно подтасованные результаты выборов?" Да-да: в 2001 году подобные вещи писались с серьезным выражением лица. Когда-то у Е. был авторитет.

Когда-то все вообще было немного по-другому. Конец 90-х и начало 00-х. Время совершенно вегетарианское по сегодняшним меркам. По радио крутили "Я нарадзіўся тут". В Купаловском театре можно было увидеть "Тутэйшых". Удивительным было и то, что мы с одноклассниками совершенно безнаказанно проделывали с нашими школьными дневниками. Во-первых, мы заклеивали герб и гимн цветной бумагой и вырезками из журналов и книг. Во-вторых, мы брали замазку и после некоторых манипуляций превращали красно-зеленую порнографию в бело-красно-белый флаг. Далее мы сдавали наши дневники на проверку, и ни один учитель не имел к нам претензий. Ни один не вызвал родителей, ни один не угрожал исключением. Уверен, они видели все это и широко улыбались. Повторю: это было другое время. И я сейчас не о том, что наши волосы были золотыми, а трава росла более высокой и зеленой. Хотя... начало июня никогда не было таким холодным.

И все же я помню первые тревожные разговоры за праздничным столом, когда становилось понятно, что какое-то черное полотно нависло над страной, и дышать становится все трудней. Нет, мы едва ли знали о преступлениях, однако родители, конечно, говорили о том, что же он, черт возьми, делает со страной. Правда, все эти разговоры были еще далеки от нас. Мы не до конца понимали происходящее. Август 98-го представлялся мировой проблемой, а курс доллара казался исторической неизбежностью. Мы были детьми и так естественно хотели продлить детство. 

Но вот однажды сестра вернулась из школы и принесла книгу "Нашествие"... Думаю, именно тогда моя политическая невинность была потеряна в полной мере. Я сел в кресло и начал читать. С этой книгой - 90-е закончились.


* В одной из будущих статей я объясню, в какой момент перестал произносить это имя. Ничего общего с Волан-де-Мортом. Куда ему.

** Я не могу написать это имя из чувства брезгливости.

Пять статей о политике

Важно. 

Я сел писать о цветах, однако рассказ вышел о политике. В последнее время это происходит естественно и словно против моей воли. Политика всегда находила меня в самые неожиданные моменты жизни. Например, когда я садился писать о цветах... Так что в этом месяце я не пишу о книгах и о новом альбоме Иэна Маккея. В этом месяце будет пять статей о политике. А еще о том, что случилось с одной страной, которая всегда думала, что политика не про нее, а про каких-то абстрактных людей сомнительной наружности. Думаю, эти пять статей я писал очень давно, но - как всегда - даже не догадывался об этом. И вот сейчас, в июне 2020, настал момент.

Но сначала - новая песня от Иэна Маккея: