Album of the Month: AFTER DARK by Alan Vega

Oh these hot summer months when you have to wade through tons of dreck to find a half-decent album that might, just might, have any long-lasting effect on you. This month had been especially barren until July 30 that saw, among a few other things, the release of the second lost album from Alan Vega (the first one, Mutator, was a gem). Otherwise, I would have had to give this July a miss.

There is some significance to the fact that I am reviewing Alan Vega in Odessa. After all, this was the place where a guy I vaguely knew smoked some bad weed (I assume it was bad - the seller was a dodgy-looking Turk who charged too little), looked at me in a badly-lit room of an empty but spacious apartment somewhere in the centre of the city and suggested that I look like the vocalist of Suicide. "Alan Vega?" I asked, surprised. "Yeah, him", he nodded. At which point Luke Haines's "Alan Vega Says" started playing in my head, and did for the rest of the day, to the extent that the bad weed had no effect on me. 

Two things are true: I look nothing like Alan Vega and yet I have felt an odd connection with the man ever since that day in Odessa. Which is why a lost album from him was always going to interest me. In a way, the After Dark session recorded a year before Vega's death is a thrilling glimpse into the rock'n'roll heart of this quintessential New York artist.  

After Dark happened one night in New York City when Alan Vega and three other musicians recorded six songs with little to no preparations. This was, I understand, the way Vega wanted it to be. The album is part inspired impromptu and part dogged professionalism. Something only New York could produce. The music is rockabilly and space blues and one piece of mystical and beguiling beauty with a strong Lynchian vibe ("Wings of Glory", which I now love as dearly as "Samurai" from Mutator). The lyrics are free-flowing bits of poetry. The mood is mysterious and nocturnal (obviously). And those classic vocals of Alan Vega, of course, passionless and yet strangely moving. 

A precious gift, and a fascinating little session. I cannot wait for the nighttime when this album will come alive in all its dark, subdued glory. In the meantime, may Alan Vega's vaults never run dry. 

RECOMMENDED THIS MONTH:

Alan Vega - After Dark

LUMP - Animal

Torres - Thirstier

My Latest Discoveries: ANITA LANE

Sadly, I only got to know Anita Lane after her sudden death in spring (people you do not know can, too, die suddenly). She had some presence in my life - but only marginal. For instance, she gets metioned in the recent autobiography by Robert Forster where she is featured as Nick Cave's girlfriend residing in the squalid apartments of London in the 80s. Most importantly, though, she was the one who co-wrote "From Her To Eternity" and provided those gruesome, heart-wrenching vocals for "The Kindness Of Strangers". Also, she sang on Mick Harvey's albums of Serge Gainsbourg interpretations. 

This was, however, without me having any idea that this was Anita Lane and that Anita Lane was an artist in her own right. With two full-length albums of largely self-penned material that have sadly disappeared without a trace. A shame, really, because both are excellent.

The first one, Dirty Pearl, was released in 1993 and featured the usual suspects like Blixa Bargeld, Mick Harvey and members of Die Haut. It is a difficult album, and sometimes a tough listen - but ultimately a rewarding one. Einstürzende Neubauten-inspired stuff like "I'm A Believer" and "A Prison In The Desert" feels ominous and a little off-putting next to the timeless classic "The World's A Girl" and the beautiful and blasphemous country ballad "Jesus Almost Got Me". Later, however, once you start seeing the beauty in sensual experimentations such as "Blume" (Blixa is brilliant on this one), "Picture of Mary" and "If I Should Die", Dirty Pearl becomes an unforgettable and a very special listen all the way through. Anita may slightly overdo those erotic undertones but then you have to wonder if that would still be Anita Lane without a hushed whisper and an orgasmic sigh. 

Sex O'Clock, her second LP, was released in 2001, and it was every bit as good. The sexual energy was still there, in spades ("Do The Kamasutra", "I Love You, I Am No More"), but there was also maturity in the songwriting. "I Hate Myself" was an absolute classic, with some of Anita's greatest singing and that brilliant bass-line you may confuse with something from a great Nick Cave song. "The Petrol Wife" was a wonderfully tense ballad and the Mick Harvey duet "Do That Thing" is like a superior Serge Gainsbourg composition sung in English. The odd move was to end the whole thing with "Bella Ciao", the 19th century Italian protest song, but she gives it an unmistakable sensual edge - something the world had never done before. Or since. 

You hear lots of stories about those unjustly forgotten classic albums by unjustly forgotten artists. Dirty Pearl and Sex O'Clock are not those albums. But Anita Lane certainly created a world there, and the personality is intriguing enough for you to care. Besides, the songs are good. The songs are sexual and mysterious, and you sometimes have to wonder if there is more to art than that. 

Про Одессу. Стриптиз на Чайной.

Я не планировал писать в этом месяце про Одессу. Трудно писать про Одессу (да и про любой другой город в мире), когда родная страна стремительно перетекает из авторитарного состояния в тоталитарное. Еще полгода назад это едва казалось возможным, однако теперь уже нет сомнений. И это страшное зрелище.

Но все же я напишу про Одессу. Полчаса назад мы вернулись из Театра на Чайной, где играли "Стриптиз" Славомира Мрожека. Короткая пьеса, всего один акт, и все же было ощущение, что этот час значил для нас гораздо больше, чем для любого другого человека в зале. Мрожековский "Стриптиз" - это возвращение домой. Это про нас. 

Театр на Чайной находится во Дворце Студентов на улице Маразлиевской, и это замечательное здание со старинным балконом, широкой лестницей, обшарпанным фортепиано и чайным сервантом начала прошлого века. Театр на Чайной (ранее он находился в здании чаеразвесочной фабрики) называет себя студией, театром, лабораторией. Здесь легкая атмосфера, начисто лишенная надрывного театрального пафоса, и после спектакля актеры снимают грим и пьют чай вместе со зрителями. Здесь играют не за деньги (стоимость билета не превышает пяти долларов). И недавно здесь поставили одну из лучших пьес Театра Абсурда.

Я всегда любил Мрожека. Ионеско, Жене или Беккет могут показаться сегодня чересчур умозрительными со своими абстракциями и послевоенными трагедиями середины 20 века. Мрожек другой. Он живой, и его проблемы тоже живые. Я до слез хохотал когда-то над "Каролем" и бесконечно сопереживал "Дневнику возвращения". Его короткие рассказы наподобие "Встречи" или "Хочу стать лошадью" я перечитываю до сих пор. И всякий раз у меня ощущение, что я вчитываюсь в настоящее. Эти рассказы абсурдны, и все же они понятны на животном, физиологическом уровне. 

Понятен, например, его "Стриптиз", написанный в 1961 году. Это были годы советского мракобесия в Польше, и Мрожек совершенно гениально передал тот период звенящим минимализмом этой жуткой пьесы. На сцене два человека, увидевших нечто (быть может, носорогов Ионеско; быть может, беккетовского Годо), и оттого загнанных в угол несуществующей комнаты. В Театре на Чайной эта комната состоит из картонных коробок. В какой-то момент картонная дверь раскрывается, и мужчины получают возможность уйти. Разумеется, они этого не делают, и, оправдываясь, один из них совершает хорошо нам знакомый нравственный и духовный суицид:

"Что есть свобода? Это возможность совершать выбор. Пока я здесь сижу, зная, что могу выйти через эти двери, - я сохраняю свободу. Зато в тот самый момент, когда я встану и выйду, я совершу выбор и, стало быть, ограничу собственные возможности совершать поступки, утрачу свободу. Стану рабом своего выхода."

Ну а дальше начинается самое интересное. Дверь закрывается, и из одного из картонных ящиков выглядывает стальная рука и просит мужчин раздеться... Мне кажется, сущность тоталитаризма никогда не была показана так внятно, как в этой пьесе. И от последних сцен хочется кричать во весь голос, чтобы было понятно даже тем, до кого, кажется, совсем нельзя достучаться. Кто не понимает страшную глубину рабского стриптиза, который они совершают ежедневно. Не задумываясь. Над самими собой.

Актеры (они же режиссеры) в Театре на Чайной играют замечательно - совершенно точно вырисовывая два типажа и сохраняя баланс между юмором и ужасом происходящего (этот баланс - самая главная сложность постановки "Стриптиза"). Декорации простые, но эффектные; с каждой минутой пьесы идея с картонными коробками представляется все более талантливой. Музыка подобрана со вкусом, и диссонанс в стиле Throbbing Gristle здорово сменяется наур-джазом Майлза Дэвиса времен Ascenseur pour l'Échafaud. И, конечно, люди. Я был рад увидеть так много зрителей в жаркий одесский вечер, в небольшом театральном зале на Маразлиевской. Быть может, они смеялись слишком часто и в моменты, когда больше всего хотелось кричать, но тут, я думаю, во мне говорит зависть. В конце концов, это был всего лишь жаркий вечер в Одессе. Один из многих.

The Father

From now on, the three most iconic images of Anthony Hopkins shall be the following: 

Mr. Stevens looking at Miss Kenton who has just wrestled a book away from him.

Hannibal Lector smelling the perfume on Clarice Starling.

Anthony screaming for his mom at the end of The Father.

God knows that last image could be the most devastating. There is something about that final scene in the nursing home that will haunt me for the rest of my life. It is what he says. It is what it feels like - in that room, at that moment. But above all, it is the visual image. Anthony Hopkins looking small in that close-up, an old man reduced to a sniveling child with this enormous head crying for all the branches and leaves that he is losing. Crying for his mom who is no longer there to save him. 'Overwhelming' would not even begin to cover it. 

The Father is a powerful film. It lasts an hour and a half (a trifle by modern standards) but it feels longer than that. Not because it overstays its welcome or bores you to death - but, rather, due its gruesome subject matter. Inside the head of an old man overcome with dementia - it is things repeating themselves, piling on top of each other, crumbling down, blending together and starting anew. In fact, I can safely claim that never before had I got this close to understanding what it feels like to suffer from memory loss. The film gets you there - or, at the very least, it gets you as close to it as humanly possible.

And it is not just about dementia. The Father is about the old age and how much it feels like being stuck in a maze with each turn meaning less than the one before it. In a sense, the book it reminded me the most was The General In His Labyrinth by Gabriel García Márquez that explores the gradual unravelling of a sick but once strong man. Only, unlike the dying Simón Bolívar, Anthony does not even have a happy recollection to fall back on. Mostly, it is jumbled images and scenes that do not make sense and are not even supposed to make sense. The Father is hell on earth, and you never once forget it. The aftertaste, too, is bitter and I do not believe I have fully recovered from the experience. 

Due to the fact that the whole film takes place in four or five rooms, The Father feels very claustrophobic. Much like Michael Haneke's Amour (comparisons are inevitable), the film is driven by the words and the acting. These are powerful words and superb acting. Aside from the usual suspects, I was really happy to see the smug grin on Rufus Sewell's face. Great actor. And a great film. Not the greatest and not even my favourite from 2020 (I absolutely loved First Cow), but everything else still pales in comparison.